Федерико Бароччи (1533 - 1612) выставка живописи в Национальной Галерее (Лондон) 27.02.2013. - 19.05.2013.
Federico Barocci (1533 - 1612) Exhibition Brilliance and Grace in The National Gallery (London) 27.02.2013. - 19.05.2013.
Иногда создаётся впечатление, что изобразительное искусство развивается скачками, как будто до определённого времени художники на картине выражали одну идею -- например святости или страдания -- и не умели нанести на полотно сложные эмоции, противоречивые чувства. А потом проходит несколько лет -- и вдруг все уже умеют, пишут картины по-другому, и критики и художники определяют новую манеру новым броским словом, заканчивающимся суффиксом "изм". А ты ходишь по галереям и видишь, что это "новое" уже существовало по меньшей мере за несколько веков до своего официального появления, до присвоения почётного "изма" и до всеобщего признания или даже поклонения. И задаешься вопросом: почему художники писали картины "прилизанные"? Почему новое видение, новое умение столь долго скрывалось от народа? Почему эти полотна не украшали церкви и дворцы? Эти мысли посетили меня на выставке работ Федерико Бароччи.
Его большие полотна на религиозные темы и подготовительные наброски к ним находились в одном и том же зале, располагались рядом. Можно было сравнить лица Святого Иосифа, Иоанна Крестителя, Святого Захария, Святого Франциска, Мадонны и младенца Иисуса на подготовительных рисунках и на законченных и всеми признанных полотнах. Наброски оказались гораздо лучше. На них чувства героев многообразнее, интереснее, сложнее. Иногда выражение лиц на набросках радикально отличаются от "сладости" и пресной благостности на больших законченных полотнах. Мадонна и младенец на эскизах вовсе не благостны, а немного грустны и сосредоточены друг на друге. Hа лице Святого Иосифа видна настороженность на грани подозрительности. Иоанн Креститель похож на девушку, любующуюся своей красотой и знающую, какое вожделение она вызывает. Святой Захарий улыбается так, словно сделал очень выгодное вложение капитала, и крайне этим доволен, Святой Франциск, со стигмами, удивлён, растерян, не понимает, что происходит, за что ему такая честь или такое страдание выпали.
Наброски живые. И нам, по прошествии более, чем четырёх столетий, кажется, что было бы гораздо лучше, если бы на последнем этапе создания картины художник не зарисовывал бы страсти и не подменял бы их благостно святым выражением лиц. Наверное, он бы и сам этого хотел. По дошедшим до нас воспоминанием, Федерико Бароччи очень долго вёл подготовительную работу, делал множество эскизов, а потом быстро заканчивал картину. Как будто бы завершение было для него неважным, или же он чувствовал, что заказанный “товар” в своем завершенном виде не соответствует его замыслу. Возможно он понимал, что не может пойти на конфликт с влиятельным заказчиком – церковью, не хотел рисковать деньгами и славой ради творческого самовыражения. А возможно он, как глубоко верующий человек, уверенный в том, что молитва, некогда обращенная к Пресвятой Деве Марии, исцелила его от тяжелого физического недуга, просто не мог писать святых, младенца Христа и Деву Марию так же, как писал простых смертных.
Как настоящий художник он знал, что все святые, младенец Иисус, Дева Мария просто не могут быть бесстрастными душами, в “исключительной благости” пребывающими. Федерико Бароччи видел их истинную живую и чувствующую сложную суть, но не мог с нею согласиться. Он сам был своим цензором и при жизни платил за это потерей интереса к почти готовому полотну.
Церковь постепенно менялась, религиозная живопись становилась свободнее, Святые, Пресвятая Дева Мария и даже Иисус Христос становились все "человечнее." Но для настоящего скачка потребовалось, чтобы мир изменился и стал неоднозначным, чтобы мы перестали делить всех и вся на чёрных и белых, чистых и нечистых, на правильное и и неправильное, на допустимое и неприемлемое.
